– Ну, это мы посмотрим, – успокоился капитан, – если все расскажет, то можно и с повинной. А может ниточка и дальше потянется.
– Может, тут я полностью согласна. Тогда это будет уже полностью ваша заслуга.
– Договорились, – подвел итог капитан, – идемте в медсанбат.
В медсанбате мы прошли в небольшое помещение, имевшее две двери. Капитан Максимов скрылся за другой дверью, а я осталась ждать. Минут через пятнадцать дверь открылась, и вошел тот самый боец. Увидев меня, он дернулся, хотел было выскочить назад, но дверь уже захлопнулась. Тогда с обреченным видом, смотря на меня, как кролик на удава, он сел на стул напротив меня.
– Еще раз здравствуйте, – сказала я.
– З-з-дравствуйте, товарищ младший лейтенант государственной безопасности.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Боец Лепешкин, 1921 года рождения, место рождения…
– Подождите, гражданин Лепешкин, – оборвала его я. – Анкетные данные потом. В дороге мне показалось, что вы хотите что-то мне рассказать. Так я вас внимательно слушаю.
– В-в-ам просто показалось.
– Слушайте Лепешкин. Вы думаете, я случайно села именно в ваш грузовик? А, сообразили? Но пока еще у вас есть время все рассказать самому. Помните, что я говорила о справедливости Советской власти? Сейчас у вас последний шанс. Да вы посмотрите на себя в зеркало, – с этими словами я вытащила из кармана маленькое зеркальце и поднесла его к лицу Лепешкина. – У вас все на лице написано крупными буквами.
Он дернулся и заревел. Минуты две я молчала, потом не выдержала и заорала.
– Прекрати реветь. Ты мужик или баба? Ну.
Он всхлипнул еще пару раз и остановился.
– Значит, повторяю для тупых. Никто тебя пока вообще не арестовал. И никто не знает, что мы с тобой сейчас беседуем. Хочешь молчать – черт с тобою. Я тебя сейчас отпущу. Но помни, что ты будешь под контролем, и как только правда выплывет наружу, а она точно выплывет в самое ближайшее время, то тогда с тобой будут говорить уже по-другому. Или же твои сообщники могут заподозрить что-то неладное. Тогда они сами с тобой разделаются. Ну, не хочешь говорить? Тогда пошел вон, дурак!
Лепешкин, покачиваясь, встал и повернул к двери. Я крепко задумалась: ведь явно что-то с ним не так. Но почему молчит? И как его теперь отпускать? А Лепешкин уже у самой двери вдруг повернулся и спросил;
– А это правда, что явку с повинной мне зачтут?
Уф, гора с плеч.
– Знаешь, Лепешкин. Я врать не привыкла и тебе не советую. Если все расскажешь, причем без фантазий – только правду, и если за тобой нет серьезных преступлений, то это обязательно будет учтено. Тут я ручаюсь.
– Хорошо, я все расскажу, но если вы меня обманули, то бог вас накажет.
– С богом у меня свои договоренности – не беспокойся. А за тебя, Лепешкин, твердо обещаю, если потребуется, замолвить словечко. Но, еще раз повторяю, только если все расскажешь.
– Расскажу, – в последний раз всхлипнул Лепешкин.
Я встала и постучала в дверь. Вошел капитан Максимов.
– Вот все расскажешь товарищу капитану. Он будет вести твое дело. Так что слушайся его, как папу с мамой.
С этим словами я вышла из помещения и пошла к Ипполитову. Устала я от этих уговоров. А ведь мне теперь еще отчет писать, будь он неладен. Ну и денек!
По пути я крепко задумалась. Что-то слишком легко я не только поймала шпиона, но и сумела его расколоть. Некультяпистый какой-то шпион. Я с ним беседовала, как в плохом детективном романе, а он тут же, буквально на ровном месте, взял и сознался. Это другим я могу лапшу вешать, какая я ловкая, хитрая и умелая. На самом деле в моей новой профессии я пока ноль без палочки. Тоже из книг, правда, других, написанных бывшими профессионалами, я помнила, что главное в этой профессии не умение бегать, стрелять и драться, а умение вести беседы, размышлять и делать правильные выводы.
И беседу я построила по-глупому. Наехала на парня, как танк: «давай сознавайся». Все чисто на эмоциях и неосознанных подозрениях, которые, как говорится, к делу не пришьешь. И вдруг такой наезд дал результат. Где-то я слышала выражение: «Все страньше и страньше». Так вот это тот самый случай. И еще мне, почему-то кажется, что майор меня за такое поведение по головке не погладит. Правда, надеюсь, что и ругать сильно не будет – результат ведь налицо. Надо только отчет правильно написать. Ой-ей-ей. А мне что? Мне нужно будет написать там все, что я в дороге трепала развесившим уши бойцам? Это же кошмар! А не написать тоже нельзя – ведь именно во время моего трепа я обратила внимание на неадекватную реакцию этого Лепешкина. Да, вот это влипла по-настоящему! Остается только утешаться сентенцией: «Что сделано, то сделано».
С этими невеселыми размышлениями я нашла Ипполитова, который, оказывается, сам меня искал.
– Анна Петровна! Что с вами случилось? Были тут и вдруг рванули в медсанбат? Товарищ Окулов это тоже заметил и забеспокоился. Идемте к нему.
– Ничего страшного, товарищ майор. Просто сидела в кузове и поймала небольшую занозу. Все уже нормально.
– Не надо было сильно ерзать, – улыбнулся Ипполитов. – Ну, идемте, предъявлю вас Федору Савичу целую, и почти невредимую.
– Почему это почти? Я уже полностью невредимая. Все занозы в далеком прошлом. Могу сидеть нормально.
Мы подошли к кабинету Окулова. Как раз в это время из кабинета стали выходить командиры. Подождав пока все выйдут, мы с Ипполитовым зашли внутрь.
– Товарищ генерал, младший лейтенант госбезопасности Северова доставлена по вашему приказанию, – бодро отрапортовал Аркадий, отдавая честь. Я так же постаралась козырнуть. Не знаю, получилось или нет, но, по крайней мере, обозначила, чем, кажется, вызвала улыбки и у Окулова, и у Ипполитова.